Название: Выбор
Автор: team bucky
Бета: team bucky
Персонажи: Баки Барнс, Стив Роджерс
Размер: 2031 слово
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Тема: 4. This Is My Choice
Краткое содержание: Баки однажды выбрал именно это; решил, что Стив Роджерс — его лучший друг.
⇒ Читать дальше
— Это же не вопрос, — немедленно фыркает Баки, когда Стив спрашивает его, почему они дружат; он спросил это первый раз в жизни, Баки едва исполнилось одиннадцать, и он уже сейчас выше Стива на целую голову. — Даже не обсуждается, понял? Ты просто мой друг — и все.— Спасибо, Бак, — отчего-то с облегчением улыбается Стив, быстро меняет тему, и Баки еще долго не может понять, за что же его поблагодарили.
Потому что это кажется таким очевидным, очевидным для самого Баки, которому не приходилось еще — и вряд ли придется — смотреть на мир с позиции Стива; Баки не думает о причинах, по которым однажды проболтал с мальчишкой, которого отбил от местной банды тупиц-переростков, до самой ночи, так, что его потом долго ругали дома, — не думает о том, почему из всех его друзей только со Стивом так интересно, и никогда, совершенно никогда не бывает скучно, — не думает о том, почему кулаки разом начинают чесаться, стоит какому-нибудь умнику помянуть Стива недобрым словом; разве об этом нужно думать?
Просто Баки однажды выбрал именно это; решил, что Стив Роджерс — его лучший друг.
Пожалуй, самое верное решение в его жизни.
Стив никогда больше не спрашивает об этом вслух.
Баки восемнадцать; он без толку переодевается добрых три часа, пытаясь выбрать, в чем лучше пойти на танцы, о которых вот уже неделю трещит Мэри. Баки собирается вежливо расстаться с Мэри в самом начале вечера, и впечатление нужно производить совсем не на нее, а на полсотни других девчонок, и Баки любит выглядеть хорошо, но, как назло, все кажется неподходящим. Остается выпытать веское мнение Стива — он безвылазно готовится к поступлению вот уже неделю, и Баки считает, ему не помешает отвлечься; он выбегает из дома, бросив что-то невнятное на прощание отцу, и оказывается у двери Роджерсов уже через десять минут.
— Джеймс, добрый вечер, — мать Стива улыбается без всякого удивления, привычно и немного устало. У нее под глазами заметные синяки, щеки впали, она очень много работает и мало спит, так было всегда, сколько Баки ее помнит. — Стив дома, но плохо себя чувствует, — опережает миссис Роджерс привычный вопрос, и Баки серьезнеет мигом:
— Совсем плохо? — теребит лацкан пиджака, сам не замечая, но миссис Роджерс улыбается снова.
— Не переживай так. Подхватил простуду, и как только умудрился, всю неделю провел дома, но ты же знаешь Стива, — о да, Баки знает. — Все будет в порядке.
Баки смотрит на ее бледную кожу, растрепанные волосы, мятую юбку, глаза — искрящиеся теплом почти незаметно за завесой въевшейся в эту женщину когда-то давно обреченности; решение очевидно:
— Я посижу с ним, хотите? Ну, как обычно, как раньше, а вы поспите. Вы давно не спали, — Баки сам себе отвечает и сам себе все разрешает, проскальзывая мимо миссис Роджерс в квартиру; голос его звучит уверенно и наставительно, он знает, что в такие моменты выглядит совсем взрослым, и знает также, что мать Стива просто не сможет ему отказать; на всякий случай он подмигивает ей, это срабатывает уже десять лет, — хорошо?
— Ты куда-то собирался, кажется, — миссис Роджерс смотрит, как будто не решается свалить собственные обязанности на кого-то еще, окидывает красноречивым взглядом модный костюм и залихватски сдвинутую набок шляпу; Баки только отмахивается, и она сдается, вздыхая. — Хорошо. Спасибо, Джеймс. Тогда смени ему еще пару раз компресс и следи, чтобы не поднималась температура, все остальное я сделала, и...
— Отдыхайте, миссис Роджерс, — добродушно обрывает ее Баки, прежде чем скрыться за дверью знакомой спальни.
Стив лежит, уставившись в потолок, и выглядит как обычно — то есть, недовольным собственным бездействием.
— Да ты сегодня просто красавчик, — Баки придвигает себе стул, оседлав его, садится у изголовья, нахлобучивает свою шляпу Стиву на голову, но тот тут же сбрасывает. — Хоть сейчас на парадный портрет.
— Баки, — радость Стива кажется мимолетной; он хмурится, присматриваясь, — ты что здесь забыл?
— Вот так ты меня встречаешь, — хмыкнув, Баки скидывает пиджак, небрежно вешает на спинку стула, склоняется потрогать компресс на лбу Стива — еще горячий. — Отправил твою маму отдыхать. Она поспешила от тебя сбежать, и неудивительно, Роджерс, если ты и с ней так разговариваешь.
— Придурок, — Стив смеется, но тут же закашливается, зажимая рот рукой; морщится безнадежно. — Черт. Но в самом деле, Баки, ты же не для меня так наряжался. Танцы сегодня... точно, сегодня, — Стив снова смотрит недовольно, едва ли не обвиняюще, и Баки только плечами пожимает, потягивается нарочито лениво:
— Дались мне эти танцы.
У него есть планы на расставание с Мэри, и на хорошенькую Холли, которую надо непременно отбить у идиота Тома, и на драку с Томом и его дружками, и на пару уже вполне легальных бутылок; но Баки смотрит на Стива, утопающего под тремя одеялами.
Выбор всегда был очевиден.
На войне никому не будет дела, призывали Джеймса Бьюкенена Барнса или он шел добровольцем, а ему самому нет дела уже сейчас; он тянул с выбором, — дотянул до последнего, — но, если быть честным, сделал его практически сразу. Причин не отправляться на фронт у здорового, молодого Баки, чья семья вполне справится и без него, было всего две, и обе они не выдерживали никакой критики; первой, как обычно, был Стив — его желание служить в армии было таким же очевидным, как и факт, что никуда его не возьмут, и Баки очень сильно, больше, чем он сам мог бы подумать, не хотелось оставлять Роджерса одного.
Второй причиной был эгоизм, который спелся с инстинктом самосохранения и буквально вопил, что живой Баки понравится всем гораздо больше, чем мертвый сержант Барнс.
И было достаточно одного разговора со Стивом, — да что там, одного взгляда, одного слова, — чтобы все сомнения отступали на второй план; Баки идет на войну не ради себя.
И не ради высшего блага.
— Мой тебе совет, — Дам-Дам хлопает его по плечу, занимая соседнее место у барной стойки. — Расслабься, парень.
— Будет сделано, сержант Дуган, — Баки фыркает, усмехается криво; у него в руках новый стакан плохонького бурбона, а перед глазами — пелена, застилающая обзор.
Туман, мутный, сизый, сплетающийся из итальянских пейзажей, голых — будто обглоданных — деревьев, вечного шума фабрики, ненавистных холодных взглядов, ледяного стола в изоляторе; туман соткан из гула голосов, крови на запястьях, горящих мостов, краснолицего урода, восторженных возгласов, аплодисментов, томных улыбок медсестрички.
Лица, звуки, запахи, люди мелькают перед глазами, и неизменным остается только Стив.
Стив — пересмеивающийся сейчас о чем-то с коммандос; Стив — выросший, доросший до себя наконец, получивший то признание, которого никогда раньше не получал, которого всегда заслуживал; Стив — уверенный наконец в себе, радостный среди атмосферы, в которой Баки видит только смерть, расправивший плечи, дышащий полной грудью; Стив — на самом-то деле, все тот же худенький мальчишка из Бруклина, которого почти не видно за Капитаном теперь.
Никому, кроме Баки.
— Все в порядке? — Дуган смотрит обеспокоенно; они все за него беспокоятся, это напрягает Баки, но что он может сделать с ребятами, взявшими его под опеку еще несколько месяцев назад? Когда Баки избили до полусмерти, именно эти люди отомстили за него без всяких просьб или раздумий, только потому, что он был собой, потому что был своим, в конце концов; и Баки никогда не расклеивался, тем более — перед близкими, поэтому он снова давит улыбку:
— В полном.
Десятью минутами позже Баки вновь не задумывается, делая выбор.
— Человек на мосту, — он сжимает зубы, когда хочется сжать кулаки; он упрям, когда дело доходит до проблесков памяти, которой нет. — Я знал его.
Зимний Солдат делает выбор между молчанием и повторением вопроса в пользу последнего, хотя и не думает, что получит ответ; он не ждет ответа — ждать нечего и не от кого.
— Я знал его.
Потому что — что еще ему остается, кроме кажущегося знакомым лица?
Он говорит — тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс; говорит — ты мой лучший друг; говорит — я с тобой до конца; говорит — я не буду драться с тобой. И Зимний Солдат не может убить его, не может причинить вред еще больший, чем уже причинил, не может пинком скинуть вслед за щитом или забить до смерти. Зимний Солдат ничего не помнит, ни имен этих, ни «Баки», ни лица, ни всего того, о чем говорит человек — Стив? — в странном костюме, и ему необходимо выполнить задание, довести его до логического финала; это то, что он делает, это работает именно так.
Ему нужно.
Он не может.
Это его первый глобальный выбор со времен, о которых Зимний Солдат не может вспомнить ничего толком; не убить, не добивать, не топить, — он ныряет следом, он спасает Капитана, человека с лицом из досье и файла с очередным заданием, человека с лицом из прошлого, которого у Солдата никогда не было.
Он вытаскивает человека на берег и оставляет жить; он мог бы выбрать что-то совсем другое.
Выбор, а не свойства характера — то, что в первую очередь определяет человека; Баки подспудно осознавал это в одиннадцать лет, знает каким-то образом и сейчас, в своем непонятном возрасте, фактически лишь немного не дотянувшем до ста.
Ему нужно знать, что определяет его самого, — человека, вынужденного собирать себя по кускам из произнесенного чужими устами имени, обрывков воспоминаний, регулярных ночных кошмаров, железной руки и бьющего по солнечному сплетению ощущения свободы. Ему нужно знать, кто он и что он; никто не справился бы с задачей выяснить это лучше, чем сам Баки, и он выбирает — остаться одному.
Выбирает одинаково неродные города и штаты, выбирает случайные знакомства и случайные ночлежки, выбирает глупые подработки и стащенные с полок супермаркета шоколадные батончики в ярких обертках. Все вокруг — яркое, как сама его теперешняя жизнь, и среди мешанины красок Баки больше месяца чувствует себя то ли серым, то ли пожелтевшим, как старый снимок, — выдернутым из своей жизни, насильно сунутым в чужую, совершенно другую, новую, неизвестную; все вокруг — незнакомое, и среди всего этого Баки ставит себе задачу, кому угодно показавшуюся бы непосильной.
Найти себя.
Найти Джеймса Бьюкенена Барнса.
Кому угодно, но не ему; от Зимнего Солдата Баки досталось потрясающе хреновое наследство, но и в нем можно найти кое-что хорошее — например, ему больше неведомо слово «отступать». И он не отступает, выискивая свое место в чужом мире, упорно и старательно пытаясь разобраться, как вернуть то, чего был лишен, подолгу задумываясь над самыми простыми вопросами.
— Вы выбрали кофе? — девчонка в форменной рубашке отчаянно стреляет глазками, и Баки отвечает усмешкой на автомате, толком не понимая, что это должно значить.
— Нет, — он вертит в руках картонку со списком блюд; он не уверен вообще ни в чем.
— Давайте я помогу вам, — она улыбается просто и приветливо, в жизни Баки в последнее время было слишком мало таких улыбок. — Какой кофе вы любите?
Все эти вопросы, на которые только предстоит найти ответ; кофе, одеяло, время года, время суток, одежда, прическа, люди, — Баки восстанавливает собственные предпочтения по крупицам, а, когда не может вспомнить, старается не напрягаться и просто создает новые, ткнув пальцем в первую попавшуюся строчку меню.
Больше месяца чужих людей, квартир и гостиниц, постоянных переездов с места на место и немногочисленных разговоров с незнакомцами требуется, чтобы понять — достаточно; понять — хватит с него одиночества.
Стив Роджерс ищет его, но — снова наследство от Солдата — Баки умеет оставаться ненайденным, если захочет, — белым пятном на чужой карте, постоянно перемещающейся точкой, неуловимой и нераскрытой, — до тех пор, пока не принимает решение.
Ему пора.
Пора возвращаться, пора сделать это самостоятельно; Баки давит на кнопку звонка, хотя мог бы в считанные секунды взломать дверь, она кажется совсем хлипкой, особенно сейчас, когда распахивается с глухим стуком. Стив стоит на пороге, застывает буквально, смотрит на Баки, как на восьмое чудо света, и хочется что-то сказать, но слова застревают в горле, выходит только неясный хрип, в этом хрипе — все, о чем Баки думал за этот месяц; ему кажется, что Стив понимает его даже сейчас, потому что он тоже молчит. Ни звука не издает — протягивает руку, притягивая Баки к себе, сгребая в охапку, в объятия, такие крепкие, все еще непривычные, Стив давит, даже не замечая, но Баки не сопротивляется.
— Стиви, — выдыхает он; имя вылетает само по себе, и оно наконец звучит так, как должно.
Так, как правильно.
Выбор определяет человека; и в двадцатом веке, и в двадцать первом Баки никогда — ни секунды — не сомневался, когда его делал.
Выбор в пользу Стива Роджерса.
— Совсем не обязательно идти со мной, — Стив останавливается в коридоре, прислонив к стене щит; скрещивает руки на груди и кажется недовольным, но не то чтобы его мимика изменилась, и Баки знает — он просто обеспокоен. — Врач же сказал совсем недавно, что тебе еще рано так часто бывать в зоне действий, приближенных к боевым, это может вызвать последствия, которые не понравятся...
— Стив, — Баки машет рукой, одним жестом заставляя Стива умолкнуть, закрепляет эффект, подходя почти вплотную. Глаза в глаза — вот уже три недели, как он взял это за привычку; взгляд Стива до сих пор служит лучшим подтверждением реальности, лучшим напоминанием, лучшим свидетельством жизни. — Я знаю, что ты справишься сам. А ты знаешь, что я все равно пойду.
— Придурок, — звучит куда ласковее, чем в сороковых; Баки смеется, пожимая плечами.
— Это мой выбор.